Легенда о Потерях Богов

Спи, маг, слушай тишину… Я буду молчать, как всегда, но покажу тебе легенду, грань истины, моими глазами ты увидишь… Шелест тишины, вздох в пустоте…
Их было Четверо, от истока мира и даже прежде того. Кто из них начален? Двое не думали о первенстве, двое то и дело оспаривали его друг у друга, враг у врага… брат у брата. Разбитое целое – насмешка мирозданья? Высший миропорядок? Двое – для борьбы непрестанной, двое - для наблюдения и сглаживания.
Видишь Пустоту, Слушающий? Мирозданье её не терпит – так появились мы. Меня Пустота всегда влекла, и мало я уделял внимания троим, точнее – по просьбе одной я вставал меж двумя, когда даже она не могла их примирить.
Старый знак, сейчас за отсутствием двух из Четырёх, уже ставший редкостью, как он верен. Весы, на двух чашах – средоточия противоположностей. Многие назовут – Светом и Тьмой, немногие – Порядком и Хаосом, ещё меньше – Консервацией и Развитием, а сами они предпочитают именоваться Роком и Случаем, Закономерностью и Вероятностью. Над Весами, вне подвижного Равновесия -  сияющее Око, негасимый свет познания, стремление к Истине Многоликой.
Для кого знак, для кого – суть. Мирозданье – здание мира, внутренняя его иерархия. Знак придумал последователь того, кого люди звали Стрелочником, когда ещё осмеливались взывать к этой Силе. Забавно, ведь именно Стрелочник по самой сути своей – отрицание всякого порядка, структуры, определённости.
А мир развивался, череда бесчисленных лет уходила в историю, чтобы стать – Вечностью. Мир менялся… и менял Четверых. Тот, что был самим Изменением, пожалуй, чувствовал это лучше прочих. Понимал лучше, как всегда, Отстранённый. Принимала – с извечной женской мудростью, что сродни мудрости самой земли – Темис, Равновесие. Отрицал – до срока, до поры с успехом – самопровозглашённый Властелин Пространства и Времени.
Стремление к первенству, здоровое соперничество – когда переросло в жажду власти?  Первая потеря. И мир, вышедший из дикости мир, желал утверждения этой власти, после неопределённости и непредсказуемости формирования – контроль стал бы отдыхом. Бессистемным, безудержным вспышкам ярости и веселья Стрелочника пришёл конец, мир обрёл облик. Многогранная вероятность разрешилась от бремени определённостью. Случай должен был уступить место Судьбе – но не мог сделать этого, ибо на власть не претендовал никогда, будучи от начала связан со свободой. Верховного Бога не было, пока Часовщик не возжелал занять это место – по праву, как признавала Темис...
Когда юный мир приветствовал Верховного Бога новой эры, его извечный оппонент выступил против него… и проиграл, потеряв в этом противостоянии почти всё могущество, утратив всё влияние на мир. Равновесие выступило на стороне Рока, того, кто был ближе миру в тот момент.
Вторая потеря. Я тогда смолчал, я лишь Наблюдатель. Но я, Око, видел, не мог не видеть – Случай не мог иначе, против его сути – подчиняться, зависеть. Тогда – впервые от начала времён – сестра моя не стала бы меня слушать (Третья потеря, горше предшествующих), пред-знанием, всей природой своей, я чувствовал это. Я не стал и пытаться доказать что-либо. Так прекратил своё существование Глазастик, его сменил Молчун. Четвёртая потеря, надеюсь, что будет она последней.
Связь мира с одним из Четверых нарушена, мир накренился… с каждым годом – это всё заметней. Но возврата к прошлому нет. Осмелится ли проигравший затеряться в отражениях окончательно? Посмеет ли исправить ошибку той, которую боготворит, ошибку, ошибкой не являющуюся?
Все были правы – каждый по-своему, мне ли отрицать? Я столько отдал ученью Многоликой Истины… Прав ли я, Слушающий? Позволь мне… Стань для меня глазами…

Как всегда в минуту задумчивости рука потянулась к перу, перо – к тушечнице.
"Если тебя что-то гнетёт – выплесни это на бумагу", - мысли текли неспешно, плавно же скользило перо по пергаменту.
Ритуал, свидетелем коему(го?) был Геррит глубоко взволновал его. Чаша Луны переполнилась, и истёкший свет смыл все сомнения, заполняя… благодатью? прощением? Нет, уверенностью.
"Я у цели. Это не иллюзия, не обман. Я видел Его".
Вслед за уверенностью пришла твёрдость: штрихи резко ложились на лист.
Геррит заново переживал трепет святотатца, посмевшего вторгнутся в действо, доступное лишь посвящённым, вспоминал тот короткий миг, когда маска, скрывающая лик Божества, обернулась к нему. И он почувствовал, что не может укрыться от этого взгляда. Его убежище меж стен храма перестало казаться ему безопасным, а сама затея подглядывания за церемонией была верхом идиотизма с самого начала.
"Мне нужно было доказательство", - то ли оправдание, то ли просьба, обращенная к бесстрастному лику луны.
Ритуал шел своим чередом. Монахи по очереди становились на колени перед фигурой в маске. Та одну руку поднимала к дыре в крыше святилища, в которую заглядывала слепяще-белая полная луна, а вторую простирала над склонённой головой. Столб света ударял в них, и незамедлительно исчезал, словно бы втягиваясь в коленопреклонного служителя храма. Действо происходило в неестественной тишине – не слышно было ни шороха одеяний, ни треска жаровни, где курились загадочные травы, распространявшие горьковато-пряный аромат. Когда казавшаяся бесконечной вереница ищущих благодати иссякла, ход церемонии нарушился. Безликий в своей маске - бог ли, человек? – вместо того, чтобы удалиться, медленно приблизился к стене… и она растаяла под его взглядом, словно её и не было, обнажив затаившегося святотатца.
Перо стремительно очерчивало фигуру в длиннополых чёрно-белых одеяниях. Нет нужды в других красках. Умерло само представление о них. Ночь и лунный свет, не смотря на всю свою мягкость безжалостно высвечивающий даже мельчайшие детали.
Когда Он подошел поближе, Геррит невольно упал на колени, следуя примеру служителей сего храма. Но головы не опустил – любопытство, почти болезненное в своей остроте, не позволило. Глаза жадно ловили мельчайшие детали: маска, издали казавшаяся идеально ровной и белой, вблизи была испещрена трещинками и неровностями, отдалённо напоминая пятна на лике Луны; в узких, удлинённых к вискам, прорезях таинственно мерцали глаза, в тени маски казавшиеся очень тёмными; а то, что в отдалении походило на странный головной убор, было на самом деле волосами – ровно наполовину ченильно-ночными, а на вторую – белыми. Неестественно ровное разделение.
Лунный лик приблизился к лицу, и это было последним, что увидел Геррит. Чёрно-белое видение закружилось, спутывая мысли и чувства, лишая сознания.
Но он поймал Его! Заточенный линиями обманчиво-плавными и штрихами безжалостными в своей резкости на листе, лик Луны принадлежал ему. Геррит получил свое доказательство.